[sexadmin]

Я поначалу думал, что муж её огорчил или дети, а потом понял, что он никогда в жизни её не огорчал. Он пылинки с неё сдувал. Когда он на неё смотрел, он весь преображался. Со мной он говорил как мужчина с мужчиной, а при Лене становился как теленок. Наверно, я тоже со стороны так смотрелся. Не то, что бы он демонстрировал какие-то нежности, обнимал или целовал её при мне, она по-моему, этого на людях не позволяла, но взгляд становился совсем другой, такой нежный, каким смотрят на любимого ребенка.

Она и была и ребенком, и женщиной одновременно. Никогда не думал, что в женщине может быть одновременно такая внутренняя сила и такая беззащитность. Хотелось взять её на руки, баюкать, как ребенка и шептать ей ласковые слова. Меня просто всего затапливала какая-то безграничная нежность к ней. Я думал, что убью любого, кто посмеет её обидеть. Но обидеть её было трудно. При всей её беззащитности она умела постоять за себя с улыбкой на лице. Я ни разу не видел, чтобы она сердилась или повысила голос.

И дети у неё были такие же ласковые, как котята, Машенька и Витек. Мы забирали их из садика, я подолгу сидел у них дома, играл с её детьми. Я их тоже полюбил.

Муж Лены даже привык к моему присутствию. Первое время после того крупного разговора я чувствовал, что он был немного напряжен, когда постоянно заставал меня у них дома, особенно, когда видел, что дети на мне виснут. Но он очень хорошо чувствовал Лену, и по её поведению, конечно, понимал, что между нами ничего нет. Я всего лишь друг, шофер и нянька. Мне позволено обожать Лену и ничего больше. И он упокоился. Мы даже играли с ним в шахматы. Такой вот сложился нелепый треугольник.

Вечером мне не хотелось от них уезжать к себе. После развода с женой мне досталась комната в коммунальной квартире, которую я ненавидел. Но о возвращении к жене я даже и не думал, хотя она больше замуж не выходила, и я знал, что если я захочу вернуться, она не будет возражать. С сыном я виделся, и с женой тоже, но возвращаться не хотел.

Так продолжалось три года, а потом Лена серьезно заболела. У неё раньше была доброкачественная опухоль, которая сильно разрослась, и у неё были сильные боли. Подозревали, что опухоль стала злокачественной. Она очень мучилась, лежала в нашем онкоцентре, её хотели оперировать, но муж увез её в Америку на операцию и лечение. Больше они оттуда не вернулись. От матери Лены я узнал, что она так полностью и не поправилась, все время лежит в больницах и санаториях, а муж потратил на её лечение большие деньги, залез в долги, но ещё надеется, что удастся её вылечить.

С тех пор моя жизнь стала серой и бессмысленной. Первое время я ещё надеялся, что она поправится и вернется. Я, как дурак, мечтал, что буду за ней преданно ухаживать, даже если она будет тяжелобольной и прикованной к постели. Но у меня нет таких денег, как у её мужа, чтобы вылечить её.

Я собрал денег, чтобы поехать в Америку и увидеть её, написал ей об этом, но она прислала письмо, чтобы я не приезжал. Она ничего не объясняла в письме, а я подумал, что Лена не хочет, чтобы я видел её больной и беспомощной.

Но мне это было неважно, мне она была нужна любая. Но поехать я не посмел. Правильно говорил её муж, она умеет заставить мужчину делать то, что она хочет, даже в письме. Я никогда не смел ей навязываться, хотя мне и тяжко было без нее.

Все это время, пока она была там, я жил, как во сне. Ходил, как автомат на работу, что-то ел, что-то говорил, а в душе была такая пустота. Думал, зачем я живу. Была одна надежда, что Лена вернется, любая, пусть даже инвалидом, и я опять буду рядом с ней.

Когда узнал, что надежды нет, и она не вернется, во мне все помертвело. Понял, что никогда не увижу её, не посмею даже поехать к ней против её воли, и жить дальше не стоит. Я ночью выл в буквальном смысле, грыз подушку. Плакать я не умею, даже в детстве не плакал, когда ребята били, сам учился за себя постоять. А тут такая тоска навалилась, такая безысходность, что правда выл ночами. Соседка по квартире даже ночью в стену стучала. Думал, с ума схожу.

Помню, как я готовился к самоубийству. Я давно уже об этом думал, но раньше была надежда. Обдумывал, каким образом покончить с собой. Не хотел, чтобы это выглядело, как в дешевой мелодраме — здоровый 38-летний мужик руки на себя наложил от несчастной любви. Не хотел выглядеть смешным. Решил все обставить так, чтобы выглядело, как несчастный случай. Сам испортил в машине тормоза, разогнался на шоссе и врезался в столб. Но и тут мне не повезло, столб задел по касательной и свалился в кювет. Несколько раз перевернулся, но, как видите, остался жив, хоть и переломался.

Не знаю, что буду дальше делать. Больше, конечно, с собой кончать не буду, второй раз никто не поверит, что это несчастный случай. Не хочу, чтобы надо мной смеялись, а в сына пальцем тыкали, что его отец «свихнулся» от любви и сам себя убил. Я сам рос без отца, знаю, что это такое, когда над тобой ребята смеются, а защитить тебя некому.

Наверно, вернусь к жене и сыну, больше не к кому, и буду доживать свой век, зализывая свои раны. Кому я теперь такой калека нужен. Еще неизвестно, буду ли ходить. Жена навещает, хочет, чтобы я вернулся. Но не хочется быть ей обузой — когда был здоров, от неё ушел, а когда стал инвалидом, опять приполз, чтобы она за мной ухаживала. Но если вернусь к жене, конечно, сидеть у неё на шее не буду, возьму работу на дом, буду зарабатывать.

Не привык я жаловаться, вы первый человек, которому я все рассказываю. Но если бы вы только знали, как мне тяжко. Как будто внутри сидит хищный зверь, который раздирает меня, уже вся душа превратилась в кровавую рану. Не знаю сам, на счастье такая любовь или на горе. У меня было три года счастья, пока Лена была здесь, и я мог быть рядом с нею, а теперь осталась целая жизнь беспросветного горя.

Наверное, за все в жизни надо платить. Вот я и расплачиваюсь, только не знаю за что, я ведь перед богом ни в чем не провинился. Перед женой и сыном виноват, но они меня уже простили. Жене, конечно, горько, но она, слава богу, не все знает. Я ей говорил, что много пил, я действительно частенько выпивал, она думает, что в этом все дело. Я, конечно, никогда ей всего не расскажу, я и так виноват и постараюсь загладить свою вину перед семьей. Жена хочет ещё ребенка, я тоже хочу. Может, это поможет мне оправиться морально. Сейчас главное — поправиться физически.

Я думаю, что больше мне никогда уже не доведется увидеть Лену. Может, оно и к лучшему. Доживу как-нибудь свой век. Это я так сам себя уговариваю. И знаю, что сам себе вру.

В глубине души все равно таится отчаянная надежда, что она поправится и вернется, и даже если не поправится, все равно вернется, и я её увижу. Хотя для меня это будет полный крах. Еще одного такого потрясения я уже не переживу.

Я никогда не считал себя «слабаком», и никто так про меня никогда не думал, но когда дело касается Лены, моя воля как будто парализована. Я готов на все, лишь бы она была рядом. А сам понимаю, что этого никогда уже не будет, а для меня и моей семьи так будет лучше.

Наверное, смогу когда-нибудь от этого наваждения излечиться. Если уж бог меня спас, значит, я должен жить. Я в бога не верю, но иногда задумываюсь, что на свете должна быть какая-то справедливость. С одной стороны хочется выть и биться головой о стену, а с другой, — думаю, что мне все это досталось за то, что был счастлив эти три года рядом с нею. Ведь по сути украл эти годы у своей семьи. Наверное, поэтому должен сейчас расплачиваться».